— Знаешь, для меня всё же непривычно, что вы вдруг стали имперскими дворянами, — сказала мама. — Как-то это было неожиданно.

— Ну, расплачиваться с тобой просто деньгами, как с обычной лекаркой, было бы слишком мелко, — пожал плечами я. — Вот папа и расплатился титулом. Nullum officio sine beneficio [46] — так уж повелось в империи со времён Пипина Короткого [47] . Вот, кстати, раз уж мы об этом заговорили — как ты относишься к нашим родственникам из Лотарингии? Я отчего-то думаю, что они скоро появятся на горизонте.

— Да никак, — фыркнула мама. — Где они были, когда мать меня выгнала? Да и вообще где они были все эти годы?

— Ну я примерно так и представлял твою позицию.

— И что ты насчёт них планируешь? — полюбопытствовала мама.

— Да ничего особенного. Отталкивать их не буду, но для какой-то особой дружбы причин не вижу. Будем иметь с ними дело по принципу взаимной выгоды, хотя пока неясно, что они могут нам предложить. Собственно, я и спросил-то тебя про то, как ты к ним относишься, потому что им может что-то понадобиться от тебя. Без тебя наша семья за границами княжества мало кому интересна.

— Решай сам, Кени, — вздохнула мама. — Я сделаю, как ты скажешь.

Глава 17

Дальнейшее наше пребывание в Риме было на редкость скучным. Мы решили перестраховаться и до отъезда посидеть дома. С одной стороны, нам вроде больше ничего не угрожало, но с другой — кто знает, что там за борьба происходит у попов под ковром? Например, кто-нибудь может решить, что есть возможность таким образом подставить папу. Разумный человек, конечно, должен понимать, что из этого ничего не выйдет, и что такая попытка с рук не сойдёт, но нам не хотелось бы проверять на себе степень людского идиотизма. Стоило бы и раньше об этом подумать, но кто мог предвидеть, что так получится? Впрочем, это всё попытки самооправдания.

Надо сказать, что мы немного потеряли. Рим во время quaresima [48] оказался скучен и уныл. Любые развлечения считались предосудительными; лишь у церквей наблюдалось некоторое оживление. Хотя итальянцы и в Великий пост просиживали вечера по своим тратториям и остериям, меню сезона не вызывало у нас никакого желания пообедать вне дома. По крайней мере, в нашем особняке хозяева сделали послабление для проклятых язычников и подавали нам нормальную еду.

К счастью, период скуки надолго не затянулся. Буквально через несколько дней мама объявила, что с лечением папы она закончила, и мы можем готовиться к отъезду.

— И как здоровье папы? — полюбопытствовал я.

— Он полностью здоров, разумеется, — пожала плечами мама. — Но я дам ему лет пять, может быть, немного больше. Вряд ли больше семи. Организм сильно изношен. Я вылечила его, но не стала проводить никаких восстановительных процедур. Всё, как ты сказал.

— Ну что же, я думаю, наш друг Алонзо сумеет грамотно распорядиться этими пятью годами, чтобы гарантировать себе избрание.

— Ты не слишком ему доверяешь? — с ноткой скепсиса спросила мама.

— Я ему совершенно не доверяю, — ответил я. — Если ему будет выгодно предать, он предаст, даже не задумываясь. С попами вообще надо иметь дело очень осторожно, и желательно с позиции силы.

Мама хмыкнула, выражая своё отношение к политике и политикам.

— Кстати, папа расплатился с тобой? — спросил я.

— Более чем щедро, — улыбнулась мама. — Я, пожалуй, смогу построить ещё один корпус.

— Для того чтобы построить ещё один корпус, тебе не нужно зарабатывать деньги самой, — произнёс я уязвлённо.

— Не обижайся, Кени, — сказала мама виновато. — Мне просто хочется самой что-то сделать, а не просить у тебя денег каждый раз. Считай это моим капризом.

— Как скажешь, — махнул я рукой. — Ладно, давай обсудим поездку обратно. Когда ты готова уезжать?

— Не раньше, чем послезавтра вечером, — задумалась мама. — Меня избрали почётным членом имперского медицинского общества, и завтра состоится торжественное собрание в мою честь. Послезавтра днём будет чествование в римской коллегии медикусов, они меня тоже избрали. А сегодня вечером я отвечаю на вопросы читателей в редакции «Вестника Кесария Назианзина [49] ».

— Очень хорошо. Значит, я заказываю отправление на вечер послезавтра, — кивнул я. — Но нам придётся немного изменить маршрут — поедем через Дерпт. Мне надо будет принести вассальную присягу епископу Дерптскому и официально вступить во владение баронством. Так что мы с Леной сойдём там, а ты поедешь дальше.

— Хорошо, — согласилась мама.

— Когда приедешь в Новгород, — продолжал я, — передай Станиславу, чтобы он привёл в полную готовность один полк. По получении приказа полк должен немедленно выступить в Раппин. А ещё сразу же пошли мою машину с водителем и телохранителем в Дерпт, не на конке же нам там ездить.

Негромко лязгнув сцепками, поезд остановился у того же самого пражского перрона. За окном немедленно образовалась суета, и начали перекрикиваться какие-то люди. Я с лёгким удивлением выглянул в окно — напротив паровоза уже стояли большие цистерны с водой и спиртом, от которых рабочие тянули толстые шланги к паровозу. Я посмотрел в другую сторону. Возле хозяйственного вагона стояли две большие подводы, возле которых бегали рабочие, сноровисто разгружая корзины и коробки с продуктами. Невдалеке стоял богато одетый персонаж, с виду похожий на высокопоставленного чиновника, и с кислой физиономией наблюдал за этим бедламом.

Пребывая в полном недоумении, я направился на перрон. Завидев меня, чиновник поклонился:

— Здравствуйте, ваша милость.

— Здравствуйте, почтенный. Скажите, что здесь происходит? — я неопределённо покрутил рукой вокруг, не в силах точнее сформулировать свой вопрос. Чиновник, однако, меня прекрасно понял:

— Я получил распоряжение предоставить вам все необходимые припасы и обеспечить условия, чтобы вы могли проследовать по своему маршруту без малейшей задержки.

— Мило, но как-то очень уж неожиданно, — я озадачился ещё больше. — И кому мы обязаны такой заботой?

— Прошу меня простить, ваша милость, не имею права сообщать — чиновник развёл руками. — Могу лишь сказать, что приказ пришёл из самых высоких кругов. — Он многозначительно поднял глаза к небу.

Это ещё больше добавило замешательства. Если у нас и есть какие-то заслуги перед королевством Богемским и Моравским, мне о них ничего не известно.

— Так что, может быть, нам стоит поблагодарить сразу короля? — поинтересовался я.

— Вряд ли вам удастся поблагодарить его величество, ваша милость, — ответил чиновник. — Насколько я слышал, сегодня утром его величество срочно отбыл в какую-то из загородных резиденций.

Мне сразу вспомнилось, как странно нас приняли здесь по дороге в Рим, о чём я за всеми римскими событиями как-то успел позабыть. Сейчас это, пожалуй, уже трудно списать на случайность — ясно, что в королевстве нас видеть не желают, и вежливо спроваживают прочь. Единственное, что приходит мне в голову — это то, что они боятся маму. Объяснение простое, но очень уж сомнительное. Такой ни на чём не основанный страх выглядит как-то ненормально, и этим трудно объяснить то поведение, что демонстрируют местные власти. Не думаю, что они настолько слабонервные.

Если ты видишь, что люди вокруг ведут себя глупо — не торопись считать их дураками. Скорее всего, главный дурак здесь ты. Помня эту простую истину, я вежливо попрощался с чиновником и отправился к маме. Нашёл я её в салон-вагоне — обложившись книгами, она писала очередную статью.

— Что там за шум, Кени? — подняла она на меня глаза.

— Грузят припасы, — ответил я. — Я бы хотел с тобой посоветоваться, если ты не очень занята.